В этот раз побег Грей провернул обычным образом — сделал вид, что спит, Мать с Сестрой поверили и пошли мочить шкуры, тогда проскользнул у них под ногами. Не заметили. До выхода он проехался на неживой зверюге местной самки, которая его всегда боялась и залезала наверх, а если не видела, то не боялась. Вот глупая двуногая. Будто от того, что муста не замечаешь, он куда-то исчез, а Грей-то рядом, ха…
Снаружи светил Дневной Глаз и пели птицы. Грей повалялся в пыли, подставляя брюхо лучам, затем проверил, нет ли новых кочей в кустах и стал ждать, какую добычу на этот раз принесут воины. Самка копалась в земле и делала странное, двое самцов возились поодаль — мочили шкуры в вонючем логове, где бурлила зловонная отравленная вода и шумели неживые зверюги. Кругом царило спокойствие, и Грей растянулся под камнем, с наслаждением греясь.
Шаург вышел из лесу, шатаясь. Ещё издали Грей увидел — больной. Брёл не прячась, неровно, волочил заднюю лапу, то останавливался, то принимался бежать вперёд и, вдруг, назад. Внезапно встал, будто увидел что-то скверное, и принялся грызть мёртвый камень с яростью, как врага. От него несло болезнью и смертью, а морду покрывали хлопья пены, белой с красным, от разбитых дёсен.
— Слюнявый идёт! — крикнул Грей, вскакивая, но его никто не услышал — самка всё рылась в земле, и шумела вода, и гремела неживая зверюга — на звуки слюнявый и полз, обезумев вконец. Лишь утром Грей о них думал, и вот, пожалуйста — накликал.
Слепые, глухие, немощные двуногие! А в логове-то Мать с Сестрой. Положим, Грей не заболеет от слюнявого, но они? Шаург тем временем влез в ловушку, взвыл, да так и потащил её за собой прямо в логово, безумный, ничего не чувствовавший больше, кроме своей страшной болезни, ударами гонящей его вперёд. Коротко крикнула, наконец заметив его, и побежала в логово самка.
Что тут размышлять? Грей запел и стал делать, что был должен и что умел.
***
— Там ксеноволк, бешеный! — закричала Валентина.
Лана хватилась — где Серый? Кажется, спал в углу, на коврике? А его в комнате и не было. Из мужчин в колыбе как назло осталось только двое дубильщиков да Алексей у себя в кабинете сидел за калькуляцией. К тому времени, как она выскочила на улицу, схватив трубу от пылесоса, Серый уже перегрыз горло ксеноволку, приволокшему за собой капкан, но и сам оказался укушен в бок. Руки у Ланы затряслись, из глаз хлынули слёзы.
— Блядь, в субботу бой, — сказал Шульга, оглядев зверей: мёртвого, явно больного, и пока ещё живого. — Не реви. Промой рану с мылом. Самое простое возьми, или жидкий порошок стиральный, да побольше, засунь его в душ, не жалей воды. Сейчас узнаем, что можно сделать…
Он сразу отбыл через нулевую точку, а назад вернулся с ветеринаром, худощавым приятным мужчиной, ещё молодым, но уже с залысинами. Ветеринар представился Димой, снял переходной скафандр, распаковал резиновые чехлы и вынул из чемодана свои инструменты, препараты, оборудование.
— Впервые вижу мозгоеда, — сказал он Лане, с опаской приближаясь. — Вы его хорошо держите? У вас намордник есть?
— Он же не сдохнет? — Лана рыдала. — Нет намордника, я так подержу. Серый, дай голову…
Она засунула голову зверя себе подмышку и зажала шею. Дима надел армированные перчатки и взял у возмущённого, отчаянно цокающего и выражавшего негодование Серого анализ крови. Ащщ!!! Поместил несколько капель в портативный анализатор.
— Он у вас привитый! — с изумлением констатировал вскоре.
Лана оторопела.
— Да никто его не прививал, — только и сказала она.
— Отчего же? Год назад прививка от бешенства, а два месяца назад была ревакцинация…
— Аппарат сбоить не может? — спросил Шульга.
— Ну что вы, это же немецкий, маде зи дойч, ещё на гарантии.
— Не может быть такого, — Лана ещё больше удивилась. — Два месяца назад он жил уже со мной, мне и в голову не приходило его прививать. Я боялась его кому-либо показывать.
— Сейчас проверим, какой именно вакциной…
Дима ввёл дополнительный запрос в свою компьютеризированную машинку и та надолго задумалась — по экрану побежали ряды цифр с буквами, машинка искала вариант вакцины и производителя.
— Ну что там? — с нетерпением спросил Шульга. — В субботу драться сможет?
— Сможет, наверное, — задумчиво протянул Дима. — Первую вакцину определить не выходит, будто что-то кустарное, а ревакцинировали его стандартным Глобалом. Я и не думал, что Глобал на ксеноживотных работает, интересно девки сели на шпагат! Надо будет попробовать с обычными собаками. Всё у него хорошо, у вашего бойца.
Он обработал укус — ащщ! Померил температуру у Серого в заднице — ащщ!!! АЩЩ!!! Помял ему живот и взвесил, получилось пятнадцать килограмм триста двадцать грамм. Затем получил от Шульги деньги с чаевыми за секретность и отчалил через нулевую точку.
— Что было два месяца назад? — спросил её Алексей уже потом, ночью, когда они лежали на узком, неудобном диванчике, прижавшись друг к другу горячими боками.
— Ничего такого особого, — Светлана задумалась. — Не могу вспомнить…
— А я вот помню. Два месяца назад я послал Гардыша с Хлебом за твоею, Света, дочкой.
Глава 40. Павор
Беда грянула, откуда Павор не ждал, и даже не догадывался. Внезапно, в один прекрасный день, сместили областного ручейника, с которым он успешно и плодотворно контачил многие и благие лета на самых взаимовыгодных условиях, того самого, кума Шульги.
— Не понимаю в чём причина, — жаловалась встревоженному Павору его жена, взявшая телефон, ведь сам колежанин был в таком шоке, что не ел, не спал и ни с кем не разговаривал. — Ничто не предвещало… В один день пришло постановление высшего руководства о его увольнении, приехал преемник, какой-то канадец… Володя сам не свой…
Павор сразу сунулся к канадцу на приём и неожиданно легко попал — его просто пропустили без очереди.
Новый областной ручейник был худ, высок, зеленоглаз и огненно рыж, отчего походил на лиса. Какая разница, откуда новый руководитель? Деньги нужны всем, всегда, и лишними не бывают, — резонно заключил Павор и сделал свою пропозицию. Однако, лисовидный канадец окатил его вежливым презрением.
— Есть у евреев пословица, — сказал он, — спасибо, господи, что деньгами взял. Вы не слыхали?
— Слыхал, — осторожно кивнул Павор, располагающе улыбаясь, хотя стоял перед лисом навытяжку, разве что руки по швам не сложил, ведь присесть ему не предложили.
— Радуйтесь, что не сели, а просто потеряли пункт сброса мусора, который должен утилизироваться здесь, — с ударением на последнем слове сказал лис. — Потому что по делу вашего бывшего, простите, партнёра, ведётся служебное расследование, которое мы намерены передать в суд.
Это был удар ниже пояса и, к сожалению, только первый удар. Едва Павор морально оправился, решив взять кредит на строительство нового завода по утилизации, на этот раз не бутафорского, грянул гром: поменяли судью по его бракоразводному делу. Святые присно блаженные армянские усы, — о, как Павор тосковал теперь за ними, — сменились бабой средних лет, с такими грубыми чертами лица, словно его в спешке тесали из полена зеки колонии-«семидесятки». Теперь восторжествовала адвокатка Светланы, притащившая на суд соседа-пидора и бывших сотрудников, мерзавцев, обливших Павора грязью. Судья посмотрела в глаза Павору. Он посмотрел в глаза ей. И его развели с женой, права на дочь отдав Светлане. Удар деревянного молотка отозвался в мозгу так гулко, словно пришёлся в темя.
— Подавайте на апелляцию, — сказал он яйцеголовому Юхимовичу вечером, за рюмкой виски.
Они сидели в гостиной, перебравшись туда с излюбленной веранды, а за окном бушевала гроза.
— Безусловно подадим, — согласился Юхимович, — однако, что-то скверное происходит, Павор Игнатьевич.
И говорил он отнюдь не о погоде, хотя за окном молнии то и дело расчерчивали небо, а потоки воды безжалостно трепали виноград и разросшиеся кусты роз. Гром гремел раз за разом, постепенно превращаясь в слитный гул, и только отдельные раскаты выделялись в этом гуле с такой силой, будто где-то вдали рвались артиллерийские снаряды.
